Добро пожаловать в филологический клуб Найтингейла

[Henry Nightingale]

Название: Sail
Бета: Mrs.Toffel
Фэндом: Durarara!!
Пейринг: Шизуо/Изая
Рейтинг: R
Жанры: ER, драма, POV
Размер: мини
Статус: завершен


- О Господи, Господи, Шизуо.
Длинные ноги не помещаются в ванную - мне больше не девять, я не Оливер Твист, ты должен понять - я едва дышу, цепляясь за скользкий борт своей трехпалубной «Speranza» с провисающим парусом и плохо просмоленной кормой.
Я вижу синие огни Аркхэма над водой лжи, которой ты (молотые кости Кафки в утреннем кофе) меня поил.
Я отравлен острой злостью, которой ты (дробленые кости Кафки в сжавшемся горле) меня кормил.
Самоубийство вследствие глубокой депрессии.
Самоубийство вследствие глубокой любви.
Любовь делает тебя ничтожеством, даже когда ты сверху, Шизуо.
Мы часто говорили с тобой о том, как умрем. Я улыбался, держась за твое запястье, и много молчал.
Я готовился к этому много лет. Думал об этом, пока ты спал.
Обшитые велюром красные сидения бьюика, шланг, ползущий от выхлопной трубы прямо в салон. Не забыть заправить бак и плотно закрыть все окна.
За первые несколько вдохов можно начать верить в богов, переосмыслить всю свою жизнь, попытаться вспомнить хоть одну из молитв - или почитать Теккерея и возомнить, будто слишком молод, чтобы умирать, но слишком влюблен, чтобы жить.
Любовь – это революция в министерстве твоих внутренних дел, власть которой ты упорно не признаешь.
Слишком много героина, отправленного по вене в коронарный вояж к самому сердцу - прошибает так, что вряд ли ты успеешь заметить, как кровь становится трупной, пока ресницы на веках закатившихся глаз дрожат.
Я всегда был по ту сторону.
Человек, подающий петлю.
Тот, кто стоит над душой и скребется внутри, стачивая о тело ножи.
Я по ту сторону и сейчас. На другом берегу. На чужом, чертовом, берегу.
- Забери меня отсюда.
Из порта Нерона и тихой гавани Анны-голову-с-плеч-Болейн.
Не помня себя от боли, сюда я прибыл один, и за это - о, поверь мне - за это я буду страдать. Золотые монеты тяжело лягут на веки, а узкая, словно гроб, ладья обязательно загорится среди густых пасленовых трав.
Один – очень несчастливое число.
Число больных легких и крови на подушке в рассвете каждого болезненного утра.
Гэтсби был великим человеком, но все кончилось, когда его карнавализованный мир оказался пуст. [1]
Для того чтобы застрелиться, Томпсон ушел туда, где его не потревожил бы никто.
Самоубийство - это кое-что очень личное. Прежде чем сделать это, нужно нежно поцеловать каждый шрам.
И если кто-то еще не понял: ничего хорошего не случается с человеком, если он один.
Оглушающий джаз бьет по плотно закрытой двери; грохот и демонический страх трогают изнутри, царапают ногтями желудок, изнанку гортани.
Это - тактильные галлюцинации, почти самое страшное из того, что когда-либо с тобой происходило.
Теплая ладонь, ласкающая шею так, как ласкает он. Ладонь, которой не существует.
Она гладит твое лицо - ты знаешь, что это не так, но чувствуешь все равно.
Чувствуешь на себе руку, которой нет, и от этого еще сильнее осознаешь, насколько болезненно материален ты сам.
Ты не просто ощущаешь это каждой костью (кости Кафки в полой груди) и натянутой мышцей. Оно не приходит извне - оно из твоего сознания, изнутри. И ты удивишься, что может вытащить оттуда мескалин. Узнаешь много поразительных вещей, о которых даже не подозревал.
Вещей, которые блокировал страх, который вызывал боль, которая была реальностью, которая никогда не менялась.
Я вспомню каждое касание.
Тянущая боль в затылке, жесткий пол и тонкая плеть для тех, кому уже есть двадцать один – это ночь падения на колени у изголовья твоей постели. Не думаю, что это вообще возможно забыть.
Рассеченная на бедрах кожа, гладкий металл в руке и тяжесть тела, давящая на ребра – это безмолвное раскаяние, потому что кто-то из нас должен быть виновным, должен страдать - и это я, Шизуо, это всегда я.
Как тебе здоровый цвет кожи человека, мертвого много эпох?
Все мои шрамы действительно мне к лицу.
Свет отражается в зеркале, в мокром полу и поверхности зрачка. Из слабо-оранжевого вода превращается в насыщенно-красный саван, покрывающий мое тело.
Я отрежу прядь твоих волос и буду всюду носить ее с собой, превратив тебя в тотем поклонения и оберег.
Я отрежу прядь твоих волос и буду умирать, сжимая ее в руке, чтобы ты знал, любовь моя: без тебя я никуда не уйду.
Дверь ломается, заглушая саксофон Вудса, и он становится тонким трафаретным фоном между мной и криком за тонкой стеной.
Иногда, опаленному озарением, тебе кажется, будто ты знаешь что-то, чего знать не можешь.
Шторм прекратится.
Жизнь изменится.
Что-то важное произойдет.
Иногда ты даже можешь знать, что.
Открыты или закрыты мои глаза - царапая акрил, я соскальзываю в воду и не вижу перед собой ничего. Затылком касаясь холодного дна, я сладко вдыхаю воду, растворившую мою кровь.
Коралловый дым застывает над губами – я готов поклясться, что чувствую их темно-фиолетовый цвет - он течет из раскрытого рта, застилая красным лицо, оседая на шее и груди.
Я также готов поклясться, что кровавый воротник мне смертельно идет.
Жертвы потерпевшей крушение «Медузы» оплакивают мою судьбу, умирая от горя на плоту Жерико.[2]
Темный трюм французского судна, горячий воск и волнистая бумага, вобравшая влажный запах морских рифов и соли.
В своих письмах, которых ты никогда не прочтешь, я говорю: мы тонем, любовь моя.
Взгляни в глаза правды, возьми в ладони ее красивое лицо и целуй его, зная, что я никогда никого не любил.
Это ужасный день отвратительного года.
На самом деле, это каждый день каждого года.
Обжигая руки раскаленным сургучом, я - никогда мне не верь -хочу тебя так сильно.
Зализывая сеченую кожу, я был бы - мертв, Шизуо, мертв - отличным парнем, если бы не ты.
Сидя на коленях мафии и подставляя ей шею, я был бы вполне доволен собой.
Больше читал, меньше говорил. Это спасло бы меня от патронажа истерик.
Никаких проблем с дыханием, алкоголем и манерами, когда кто-то чужой трогает твои волосы.
Никаких проблем с телом, когда ты обнимаешь со спины и гладишь пальцем мою раскрытую – признак слепого доверия - ладонь.
Черт, я и правда был бы таким – Господи, Шизуо, мертвым - самодостаточным мальчиком, что все это даже слишком хорошо для нас двоих.
Ты хватаешь меня за руки -спина прогибается, и вода запрокидывает мою голову назад, не желая отпускать. Мы падаем на скользкий пол, наводненный кровью, подтеками чернеющей на стенах тесной душевой.
- Твою мать, - кто-то оказался таким слабым, Шизуо, слабым и дрожащим, как твой голос сейчас.
Кашляя на его руках, можно умереть - или сделать глубокий первый вдох.
Первый сын Адама.
Первая жертва Жиля де Рэ. [3]
Один – это ужасное число.
Один – это всегда невыносимо тяжело.
Я смотрю на его испитое страхом лицо, цепляясь пальцами за промокшую рубашку, покрывая отпечатками рукава.
Я оставляю на них свою кровь, словно что-то ценное для нас двоих.
Кровь на постели.
Кровь на одежде.
Кровь на коже и волосах.
Сплетая дрожащие пальцы в замок на твердом крестце, приникаю к нему всем телом, обнимая его, лежа на дне лодки подземных вод.
Я не уверен, но мне кажется, что ад – это утопия имени Танатоса.
Я не уверен, но мне кажется, что ад – это утопия и твоего имени, Шизуо.
- Шизу-о.
Он раздраженно кусает мои губы, не позволяя его целовать.
Он заталкивает таблетки резерпина в мой кровоточащий рот и бесконечно молит о прощении.
Кровь (один – это для тех, кто очень устал) на подушках.
Кровь (в порту Нерона и Анны-не-делай-этого-Болейн) на бедрах.
Кровь (кости Кафки в каждом моем письме к тебе) всюду.
Впервые в жизни я хочу тебя пощадить.
Я пью воздух - начало моего затянувшегося самоубийства - только из твоих губ.
Каждая моя ночь с тобой отравлена желанием понять, почему ты никак не остановишь меня.
Если ждать слишком долго, вино превратится в уксус.
Если ждать слишком долго, кто-то превратится в убийцу.
Я достаю из мокрого кармана нож и подношу лезвие к лицу.
Кожа на локтях, коленях и шее натянута слишком туго, настолько, что сгибать их и поворачивать в сторону болезненно тяжело. Тебе бывало неудобно в собственном теле, словно ты его одолжил?
Вряд ли, потому что так случается только с теми, кого не милует его любовь.
Я раню руки, срезая черную прядь своих волос.
Вкладывая их в твою раскрытую – признак беспросветной глупости - ладонь, я хочу, чтобы ты взял меня с собой.
Ты, Шизуо – корона скорби Марка Антония, сдавившая виски - не должен оставлять меня одного.
Стягивая мокрую одежду с моего тела, ты закрываешь глаза.
Письма к Фелиции на моих ребрах и груди.
Письма к Брон на моих бедрах и вдоль ключиц. [4]
Воспаленная красная вязь снаружи и внутри.
Тебе больно дышать, и, Господи, мне страшно смотреть на то, что я сделал с тобой.
Черный локон, зажатый в твоей руке.
- Ну как, любовь моя, - спаси меня, спаси. - Я достаточно мертв для тебя?




[1] - «Великий Гэтсби», Фрэнсис Скотт Фицджеральд.
[2] - «Плот „Медузы“»,полотно французского художника Теодора Жерико, написанное под впечатлением от крушения корабля «Медуза» возле берегов Сенегала. Экипаж попытался спастись при помощи огромного плота, но когда их обнаружили, в живых осталось только пятнадцать человек.
[3] - Прототип Синей бороды - женоубийцы и просто плохого парня родом из французского фольклора. Настоящий барон Жиль де Рэ убивал преимущественно детей и в свободное время заключал дружеские сделки с демонами.
[4] - Фелиция Бауэр и Фанни Брон – возлюбленные Ф.Б. Франца Кафки и Джона Китса соответственно, чья пропитанная болезненной любовью корреспонденция заставит вас страдать.

@музыка: Placebo — Song To Say Goodbye

@темы: Durarara!!, Shizaya, Фанфикшн, Я УЕДУ ЖИТЬ К КАФКЕ Я УЕДУ ЖИТЬ К КАФКЕ Я УЕДУ ТУДА, ГДЕ ПЛОХО ВСЕГДА ЭКЗИСТЕНЦИАЛИСТ НАВСЕГДАААА

Comments

[venchik]

Henry Nightingale, спасибо вам огромное. Боялась, что останется только один. Но, они вместе. Здесь или же там. (Надеюсь, поняла правильно).

[Henry Nightingale]

venchik, о, приятно видеть вас снова.
Я хороший котик, ma cherie, так что в этот раз никто не умер.

[venchik]

так что в этот раз никто не умер Henry Nightingale, у вас же ещё Wonder Minder пишется... Молчу и думаю позитивно)

[Henry Nightingale]

venchik, keep calm and wait a little bit longer. Хорошо, что напомнили.

[риэл]

Прошло уже столько времени с тех пор, как вы опубликовали этот текст. За это время я перечитал его три раза, искренне надеясь, что смогу сказать что-то большее, чем просто: спасибо, я рыдал, спасибо, вы прекрасны! И добавить к этому мегатонну сердец, влюбленно бьющихся для вас и вашего творчества. Но, увы и фак, я все еще могу сказать лишь то, что сказал. Вы великолепны, то, что вы делаете - великолепно вдвойне.

Это - тактильные галлюцинации, почти самое страшное из того, что когда-либо с тобой происходило.
Теплая ладонь, ласкающая шею так, как ласкает он. Ладонь, которой не существует.
Она гладит твое лицо - ты знаешь, что это не так, но чувствуешь все равно.
Чувствуешь на себе руку, которой нет, и от этого еще сильнее осознаешь, насколько болезненно материален ты сам.

Открыты или закрыты мои глаза - царапая акрил, я соскальзываю в воду и не вижу перед собой ничего. Затылком касаясь холодного дна, я сладко вдыхаю воду, растворившую мою кровь.
Коралловый дым застывает над губами – я готов поклясться, что чувствую их темно-фиолетовый цвет - он течет из раскрытого рта, застилая красным лицо, оседая на шее и груди.
Я также готов поклясться, что кровавый воротник мне смертельно идет.

В своих письмах, которых ты никогда не прочтешь, я говорю: мы тонем, любовь моя.
Взгляни в глаза правды, возьми в ладони ее красивое лицо и целуй его, зная, что я никогда никого не любил.

Тебе больно дышать, и, Господи, мне страшно смотреть на то, что я сделал с тобой.
Черный локон, зажатый в твоей руке.
- Ну как, любовь моя, - спаси меня, спаси. - Я достаточно мертв для тебя?

Я люблю вас за то, что вы пишите. Я люблю вас за то, что вы пишите.

[Henry Nightingale]

Риэл, я на самом деле не знаю, чем ответить, поэтому просто скажу, что мне жаль знать, что вы больше не держите в руках планшет.

[риэл]

Henry Nightingale, в то время, когда я его держал - я держал его криво и косо, потому отсутствие планшета в моей жизни совсем не ударяет по миру искусства, но если когда-нибудь, в моей больной голове, внезапно и неожиданно, возникнет идея что-то нарисовать для вас - я использую карандаши))
И спасибо вам за текст, пишите, пишите, пишите, я испытываю за это благодарность))

[Henry Nightingale]

Риэл, если что, я люблю импрессионизм, тонкие черты и порно.
Я пишу, пишу. В последнее время я вообще стал очень хорошим мальчиком, и послушно работаю над следующей главой WM, даже самому не верится, что-то явно должно пойти не так, но пока я доволен, как сам черт в адских котлах.

[риэл]

Henry Nightingale, я это учту, по крайней мере - постараюсь изо всех сил)))

В последнее время я вообще стал очень хорошим мальчиком, и послушно работаю над следующей главой WM, даже самому не верится, что-то явно должно пойти не так, но пока я доволен, как сам черт в адских котлах.

О мой бог, вы прекрасны, вы делаете меня счастливым еще больше, чем я есть! Я буду ждать, я уже жду, я не прекращал ждать!

[Kamishiro_Rize]

Вот и я сюда добралась (лучше поздно, чем...). Забрала в цитатник перечитывать. Совсем нет слов. Просто - это великолепно, прочла на одном дыхании дважды.