Л. пытается уговорить меня посмотреть Джонни Ди больше двух месяцев. Вчера посоветовал ему True Detective, сказал, что есть два детектива-напарника: один знает, что такое метапсихоз, а второй - нет, один двигает философские темы с упадническими мотивами, а второй все еще не знает, что такое метапсихоз. Они оба начинают работать вместе, кому-то из них не хватает человечности, а кому-то самоконтроля. ИГРА В СЛЕШЕРА НАЧАЛАСЬ.
Угадайте, кто уже начинает смотреть True Detective, а кто так и не видел Джонни Ди.
24.02.2014 в 11:22
пособник дьявола разрушает мои жалкие попытки не писать по True Detective с бесстыдностью Ницше, восставшего против рационализма:
— Время - это бесконечный цикл. — Послушай, Ницше. Заткнись, нахуй.
хМефисто снова со мной, и как только я спросил ее, как там Англия, она сказала: "Да все так же. Вежливо улыбается в течение рабочей недели, очень терпеливо, а по выходным напивается в барах". И разбавила разговор чудесной смесью русского с языком Шекспира. Так вот, даже Англия напивается, а ты - нет.
Заставил Люсьена чувствовать себя критиканом и одной маленькой поэмой с упоминанием Тесла два раза вырубил в его доме электричество.
Черновики давят на меня - внезапно осознал, что их хватит на одну текстовую армию. А все почему? Потому что я же такой весь из себя занятый, записал и отложил до лучших времен, потешая себя надеждой на то, что вообще смогу это перечитать хотя бы через пару дней, вот наивный.
Нашел там даже полунаписанный текст по одному занятному фендому и сразу же вспомнил, почему оставил его на потом - большая часть in English, и, господи, как же мне лень переводить это, особенно с моей манерой орать, что В ОРИГИНАЛЕ ВСЕГДА ЗВУЧИТ ЛУЧШЕ, чем я думал вообще, не понимаю.
Я не я, если не усложнил себе жизнь.
В изучении любого языка наступает момент, когда формирование новых нейронных структур провоцирует глубокие изменения в поведении. Так что всегда есть право заявить, что чувствуете себя слишком по-английски сегодня и не можете делать ничего, кроме чтения Шекспира.
Решил дополнительно коснуться гипотезы Сепира - Уорфа в курсовой + Парижский синдром + письмо Хайдеггера к Сартру + деконструктивный анализ. OH, THAT'S GONNA BE SO MUCH FUN. ЗАЧЕМ МНЕ СОН/ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ/ОТДЫХ, ЕСЛИ ЕСТЬ АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА.
Instead of electricity I conduct poetry It hits me with lightning And hand writes on paper Like miraculous Tesla machine Am I talented Or crusted whatever it is it either hurts or heals
читать дальшеКогда спецотряд врывается в секретный бункер имитацией холодного наводнения, парижская зелень все еще у меня во рту. [1] Время: 04:47 pm Координаты: тридцать две смерти и более сотни раненых к северу от поместья Скайфолл. Мне удается открыть глаза, постепенно стрельба затихает, воздух едкий от дыма и пороховых пуль - ничего этого уже нет, это эхо, эффект памяти, но где-то в ста футах подо мной – ад, где я провел незабываемый уикенд в компании парня, который был так любезен сделать мою жизнь немного более невыносимой, чем она была. Я жив или мертв? Самое время открыть книгу своей жизни на нужной странице и наконец-то ее прочесть. Начать не с самого начала - часть уже прожита и забыта, в ней не хватает многих глав, но, возможно, они и не нужны. Глава 29 Агент, чьего имени я не знаю, опускается на колени, Глава 30 Прижимает палец к артерии на моей шее Глава 31 «Объект, - то есть я, - жив», - Глава 32 Он кричит это, словно выиграл в лотерею. Глава 33 И я открываю глаза, Глава 34 думая, что в моем профайле что-то не так, Глава 35 Там не должно быть даты рождения, Глава 36 Только смерти, Глава 37 Которую я постоянно ношу с собой. Где бы мы ни были, в этой части мира солнце всходит над рожью мягко, почти не слепит глаз. Запах травы и холодной утренней росы – от нее моя одежда тяжелеет – просачивается сквозь листья лесного горизонта; небо все еще не выцвело, но рассвет совсем близко, и я встречаю его, лежа на холодной земле, в оцепенении нового дня. Словно я снова вернулся в Биг Сур. Казалось, я ждал этого тысячи лет, хотя мне все еще нет тридцати. Прямо сейчас мне бастионы лет, и я уже не могу быть таким, как вчера; мне столицы дней, и в них все мертвые отношения, которые только видел мир; я будто прожил десятки жизней и в каждой умер не своей смертью. Воздух влажный, кажется, будто где-то шумит поток, и мне нужно согнуть колени, усевшись на каменистый берег, склониться вниз; сжать в руках мелкую гальку под водой, затапливающей кисти, опустившись на отмель, коснуться глади губами, пуская по ней круги Эйлера - все связано и все едино в существовании, где мы находимся - это не место, нельзя назвать это так. [2] - Где мы? – я размыкаю губы, и туман просачивается сквозь них. - Хемпстед. Окраины. Отличное местечко и чистый воздух, если тебе это поможет. Я бы провел здесь отпуск. Пока полевой отряд зачищает окрестности, засыпая траву разрытой от пуль землей, пальцы Джеймса больно сдавливают подбородок, проникают в рот, и солнце падает в воду, как капсула с цианидом, выскальзывающая из моего рта на его ладонь. - Тебе он тоже понадобится. Интенсивный курс бондотерапии, мой мальчик. Начиная с сегодняшнего дня.
- Сосредоточьтесь, Кью, иначе ничего не получится. - Да. Я здесь. Здесь. В одной из реставраций лондонских трагедий ушедшего века. Я достаточно умен для того, чтобы знать: в одном человеке существует два главных представления о мире, то, что формирует и требует от него общество, и то, что создается самим человеком в процессе его взросления. Важно понимать себя, знать, где находишься, чувствовать себя в пространстве, твердо стоящим внутри модели общества и мира, так же как и важно понимать то, что собственные представления о мире могут и должны существовать. Непринятие во внимание общеустановленной концепции способствует искажению восприятия мира и самого себя как единого целого, и тогда взаимодействие с остальными становится затруднительным, а каждая попытка сопоставить свои собственные представления о том, как работает человечество - болезненной. Все сложнее и сложнее войти в общество, действующее по принципам, которые отличаются. Чем более уникально личное восприятие одного индивидуума, тем сильнее должен он развивать свою лабильность, чтобы не чувствовать себя отчужденным и существовать в гармонии со средой, в которой он желает находиться. Но вот в чем дело: со временем быть слишком гибким становится все сложнее, а где-то на перекрестках линий собственных желаний и требований ощущать себя становится все сложнее, а жить и вовсе - не-вы-но-си-мо. И тогда ничего хорошего не случается с человеком, который сам не понимает, что с ним происходит. - Вы постоянно отвлекаетесь. Давайте попробуем еще раз. Воспоминания не исчезают, они остаются, накапливаются в памяти. Пока я не возвращаюсь к ним, они безобидны, но как только я использую их способность к воспроизведению, я в опасности. И я не могу поверить, неужели это действительно происходило со мной? И я просто не могу поверить, неужели в играх приближения к смерти Рауль Сильва оказался настолько хорош? Все, что я помню, было не таким. Как старый фильм «Я люблю Люси» - в моей памяти Люси не была черно-белой. Со своей улыбкой и накрашенными губами она была яркой и постоянно улыбалась. То, какой я ее запомнил, вытеснило то, какой она была в действительности. Хотя, возможно, тогда я на самом деле видел ее такой. Штатный психолог МИ-6 заканчивает свои истории об экспериментах Грофмана. Он уже высказался о скептицизме коллег по отношению к методу Роршаха. Мы обсудили его личный опыт в области исследований холотропного дыхания. Но никто так и не сказал ни слова о человеке по имени Тьяго Родригез. Мы могли бы вспомнить о том, как я вырос, расшифровать мои ранние годы, прошедшие в мигренях и частых потерях крови; прочесть о тех чудесных местах из детства, красивых настолько, что со временем я понял, как мог Хемингуэй так сильно любить море и писать о нем в своих рассказах, словно о женщине, превратив даже непостоянство – в благость. О процессе взросления, становления личности и кошмарах, самые жуткие из которых приходят исключительно в летние декады. С завидной частотой мы остаемся наедине, чтобы заняться насильственным свежеванием моего сознания. В комнате, которая сужается с каждой новой встречей, мы оба издеваемся над моим прошлым, воспроизводя его вслух. Это напоминает покаяние у позорного столба. Очень сложно. Очень болезненно. На это уходит столько сил, что одежда проседает в бедрах, талии, становится велика в плечах, пока однажды не обнаруживаешь себя в рубашке, которая велика не на один размер. - Терапия подразумевает по большей части монолог пациента, а не наоборот. Вы понимаете, Кью? Я киваю в ответ и пытаюсь сделать так, чтобы течение времени несло меня хотя бы немного быстрее, до того самого момента, когда Джеймс войдет в эту дверь, и мы с ним останемся вдвоем. Преимущество отношений с агентом Бондом состоит в том, что они почти настолько же секретны, как и он сам – иногда все происходящее между нами оказывается скрыто даже от меня. И не важно, чем мы там занимались, улетая на пару дней в Барселону. Не имеет значения, кто из нас стонал громче в переулках Монмартра в Париже. Если однажды Джеймс проснется и решит, что полностью исчерпал все ресурсы терпения и сексуальности Джеффри Бутройта, вероятнее всего, я обнаружу себя вычеркнутым из списка в самую последнюю очередь. На полную откровенность он способен только во время секса, и это чертовски удобно, когда я хочу умолчать о том, что со мной происходит, но ужасно сложно, когда я хочу сказать ему об этом. Есть определенная фаза бесконечного волнения, входя в которую, уже не можешь остановиться и отвлечься на нечто другое, более приятное или успокаивающее. Волнение протискивается в любую мысль, прерывает ее; словно вторжение парома в ледники, это столкновение вызывает настойчивое беспокойство. Это необходимо обсуждать. И по какой-то внутренней причине я способен заняться страстной рефлексией только с ним. В тени Праги. В границах территорий Соединенных Королевств Джеймса Бонда. В абсолютном уединении. - Вы постоянно смотрите на дверь. - Не нужно иметь диплом, чтобы понять, как сильно я хочу выбраться отсюда. Ничего личного. - Чаще всего через эту дверь люди попадают в дома для душевнобольных, Кью. Или в изолятор. До конца своих дней. Правительство тщательно хранит свои секреты. - Но я все еще здесь. И все еще не исповедовал свою жизнь. Скажите, агент Бонд тоже не отвечал на ваши вопросы? - Это все, что вас интересует? - Да. - Агент Бонд? - Джеймс Бонд. - Тогда на сегодня хватит. Хватит опустошения рудников памяти и нежелания говорить. Когда время моего исцеления истекает, дверь открывается. Это всегда происходит – Джеймс приходит, даже если я перестаю ждать, чтобы вселить немного сомнений и надежды, а затем исчезнуть в местах, до которых достает только мой голос и правительственная система слежения. Он тихо говорит о чем-то с доктором и тот впускает его, покидая нас. Он садится в кресло напротив, молча раскрывает ладонь, и спрятанная в ней капсула соскальзывает на стол, а я ощущаю его молчание, как болезнь, которой сам же себя извожу. - Вы почти завершили свое существование постыдной попыткой самоубийства, юноша. - Звучишь как моя мамочка. - Надеюсь на Эдипов комплекс. Руки агента Бонда смыкаются в замок, и я собираюсь его сломать. Джеймс на взводе, мрачный, словно в его легких сгустился весь лондонский смог, оседающий на резких жестах и напряженных скулах по мере того, как он выдыхает. Джеймс раскрывает рот, и его голос становится неузнаваемым, обретая оттенок того, что он говорит. - Ты ведь уже слышал о том, как ты невыносим? - Да, мистер Бонд. Кью, детка, раздвинь ноги шире. Кью, детка, стони громче. - Чего я только не слышал. Джеймс расстегивает пиджак, наблюдая за моим лицом. Вы знали? В музыкальной школе для гениев высший балл получает только Паганини. - Твоя замена мешает мне работать. Послушный. Вежливый. И нервничает, когда я начинаю снимать одежду. Семь дней мистер Секретность провел на Сицилии. Его кожа пахнет Италией и людьми. Семь дней я провел, зализывая раны и сдерживая тошноту. От меня несет сексом и кровью, льющейся по кровостоку прямо в ладонь Сильвы. Джеймс продолжает отрывисто говорить о работе, вспоминает итальянскую вспыльчивость и королевскую семью, осекая сам себя, закрывая ладонью лицо, спрашивает, как я. Он хочет знать мою историю - мою трагедию - и я размыкаю губы, чтобы рассказать ему все, что делает меня таким. Это один из тех решающих разговоров, с которыми нельзя тянуть. Здесь. И сейчас. Начиная трансляцию прямо с места событий, случившихся много лет назад и длящихся по сей день, я сообщаю ему: мальчик по имени Иезавель был необычайно красив и дорого за это платил. [3] Это твоя внешность. Смирись с ней. Это твоя внешность. Люби ее. Впервые после появления в жизни агента Бонда я сообщаю ему: мальчик по имени Иезавель был так хорош, что ему хотелось стереть свое лицо. - Продолжай, - просит Джеймс, и мое тело берет меня под контроль. Воля, сопротивление, власть – полностью изолированы. Кью – полностью изолирован. Мое тело выглядит так, как ему хочется: не затянувшиеся рубцы и сизый дым, проникший под кожу, пропитавший ее темной кровью, застывшей там на много дней – следы пальцев и зубов настолько отчетливы, что можно снимать отпечатки. Руки, сцепленные в болезненный замок на груди, дрожат, когда я с трудом расслабляю их и складываю у себя на коленях. - Сними рубашку, Кью. - Нет. Я говорю, что никогда этого не хотел. Они портили мою кожу, ломали мои кости, желая меня, пока я был слаб, и лицо господина Бонда бледнеет, становится холодным, словно губы Сибил, когда река поцеловала их. - И ты позволил сделать это с собой, верно? Не только Сильве? Вел себя, как идеальная жертва. - Нет. Стыд закрывает мои глаза, и я опускаю голову в отравленную чашу ладоней, сведенных одна к другой. Красота – это не константа. Каждый хочет иметь длинные ноги, худые бедра и лицо не хуже, чем у Лоретты Янг. Вы очень красивы, Кью. Самое ужасное из того, что только могло с вами произойти. Это твоя внешность. Поклонись ей. Это твоя внешность. Боготвори ее. - Господи, Джеймс… Ты же не думаешь, что я этого хотел. Изорванная куртка все еще лежит на диване в гостиной. С разрезанным горлом и стертой тканью на локтях, она пропитана запахом хемпстедской земли. - Если ты еще не понял правил: не разрешай чужим людям играть с тобой, пока меня нет, Кью. Уяснил? Я захлебываюсь воздухом, надавливая на сомкнутые веки тыльной стороной ладони. Мальчик по имени Иезавель был настолько хорош, что пользовался этим, как только хотел и рассматривал свое отражение в зеркале до самой слепоты. У него было все, кроме умения любить себя и беречь. У него не было ничего, кроме его лица и желания разрушать. Сколько бы он ни старался уравнять соотношение между добром и злом, пресс несоответствия давил на его грудь, так что ему пришлось забыть, как дышать. Вы знали? В школе самобичевания первое место в рейтингах занимает только Джеффри Бутройт. - Сколько их было? – агент Бонд пытает меня первоклассным отвращением, проявляя скрытую ярость. - Двое. Сильва. И во время апрельской операции в Лаосе. Никто не позаботился о безопасности персонала. Прости. Я не смог сказать. Просто потому что не знал, как начать. А может, потому что ты всегда носишь с собой пистолет. Чем дольше молчишь, тем бесполезнее кажется откровение - вот о чем я думаю, когда Джеймс медленно вытаскивает из кармана пустой магазин и пару патронов. Он аккуратно кладет их на стол, глядя сквозь меня. Я словно навечно застрял в кабинете частного терапевта, обсуждая клинические смерти Юнга, рассказывая о своем детстве и пытаясь ответить на одни и те же вопросы каждый наш сеанс. Вы до сих пор чувствуете напряжение, когда мы говорим об этом? Вы должны попытаться уловить мысль, которая вызывает у вас эту реакцию. Вы способны помочь себе в этом? Легкие застывают внутри, и резкий вдох подавляет стон, но Джеймс слышит достаточно, чтобы определить, насколько я не в себе. - Это было глупо, - концентрация яда в голосе агента Бонда превышает допустимое количество и становится смертельной для взрослой особи. - О чем ты думал? - Не знаю. Я не знаю, о чем думал. Предположительно о многом. О тебе. И о том, что тебе пора начать учитывать мое мнение. В твоей жизни стало слишком много брюнеток, Джеймс. Хватит оставлять меня наедине с самим собой – это плохо влияет на нас обоих. - Ты начинаешь заявлять права - вот что плохо влияет, Кью. - Если бы ты не отсутствовал в моей постели так часто, я был бы примерным мальчиком. - У тебя всегда есть, кем себя занять, разве нет? - Господи, только послушай, что ты несешь, Джеймс. Я соскальзываю с кресла, опускаюсь на пол и, склоняясь вперед, касаюсь щекой его теплого колена, и тело Бонда напрягается, словно в этот момент он подавляет желание расстегнуть молнию своих брюк, чтобы проверить, насколько сильно я раскаиваюсь. - Скажи мне, Кью. Просто, блядь, расскажи об этом. Я не хочу этого знать. Я должен это знать, понимаешь? Все происходит так, словно сыворотка правды разливается прямо у меня в горле. Он слушает меня. Слушает все, что я говорю, и мне снова приходится начать с самого начала. На этом этапе интенсивной терапии я рассказываю о том, когда и где в последний раз видел отца: мы с семьей ездили в Биг Сур, и он показывал мне, как заряжать и разряжать ружье. Оно принадлежало моему деду - длинное дуло отлито в шестьдесят четвертом году – но если бы я родился в тот день, я бы точно не сохранился так же хорошо; тонкая резьба все еще не стерлась, а спусковые крючки сдвигались так же плавно, как и много лет назад. Когда я выстрелил из него впервые, мне не было и шести. Тогда мое лицо было просто лицом. Мы спустились к реке, он снял ружье с плеча и дал мне. Река была очень тихой, тише, чем совиные крылья в темном воздухе; наверное, она охотилась на нас, будто на полевую мышь. Река была очень бедной, потому что в ней вовсе не плавала форель. Я выстрелил, целясь в нее, и ружье ударило по плечу, приклад больно погладил линию ключиц. Рябь прошлась на-над-под водой, она вспыхнула и сверкнула, исказив водную гладь, ослепила рыбу, примяла тростник. Я застыл и понял: это вовсе не рыбалка в Америке. Это охота в стране, где я слишком мал, а оружие в моих руках сильнее меня. Джеймс гладит мои волосы и слушает-слушает-слушает, своим молчанием заставляя меня говорить больше, громче, откровеннее. О прекрасной девочке Роуз. Вы не могли ее не знать. Всеобщая любимица Роуз непременно выглядела и говорила лучше вас. Учителя обожали ее. Друзья уважали ее. Все знали – Роуз способна на что угодно. Все хотели быть лучше, чем она. В общем, на самом деле, Роуз не любил никто. В общем, на самом деле, меня не любил никто. И ни я, ни Роуз никогда не думали о том, что с нами станет. - На самом деле, тогда я считал, что каждый доживший до двадцати пяти просто обязан написать пошаговое руководство о том, как же ему это удалось. Мне двадцать девять, Джеймс. Я никогда не планировал жить так долго. Приходится действовать по ситуации. Крепким ногтем Бонд касается уголка моего рта, пленки уже подохшей и ставшей мертвой кожи на краях тонкой царапины от пряжки, подтверждающей, как я слаб. Напоминающей, что мое оружие сильнее. Напоминающей, что мое оружие сильнее. Меня так легко вывести из строя. Достаточно просто быть Джеймсом и бросить меня со словами: «Джеффри, это конец». Делая паузу для того, чтобы не умереть от собственных слов, я готовлю себя к самому худшему, закрываю глаза и отрывисто говорю: Откровение первое: - Допустим, что однажды твой приятель решает проигнорировать все, чему мать успела его научить. Он воображает, будто тебе все же понравится, и ты перестанешь сопротивляться. Но этого не происходит. Тогда все, что остается – сломать ему нос. - Вполне справедливо. - Я тоже так сказал. Это было одним из самых первых моих разочарований. - И где он сейчас? - Государственная тюрьма Сан-Квентин, Калифорния. - Отлично сработано, - смеется Джеймс и пальцами касается моего лица, поворачивает его. Он хочет видеть меня. Мое лицо. Прекрасно в деталях. Прекрасно в деталях. Когда он смотрит вот так, мне тоже хочется начать видеть. То, как я выгляжу на самом деле. То, кто я на самом деле. Я хочу увидеть свое лицо. Он слегка наклоняется, снимая пиджак, пока я кладу руку на его голень, скольжу пальцами вверх по твердому бедру – мышцы напрягаются под ладонью – и сжимаю плотно обтянутый брючной тканью пах. Рубашка становится лишней. - На чем мы остановились? - Джеймс аккуратно расстегивает пуговицы, начиная от самого верха, затем тянет руки к поясу. Он хочет знать. Я оживаю не вовремя и боюсь открыть рот, чтобы выпустить свой последний вдох, иначе мне придется сделать первый. Я закрываю глаза, запуская ладонь под распахнутую рубашку, лаская рукой его пресс, наклоняюсь, быстро расправившись со штанами и приспустив белье, я смыкаю губы на почти еще сухой головке его члена и сдвигаю языком крайнюю плоть вниз, чтобы услышать, как Бонд выдыхает, выгибаясь, впиваясь пальцами в подлокотники. Он забрасывает голову на спинку кресла и смотрит вверх. Лучшая часть отсоса состоит в том, что на вопросы можно не отвечать. Сжимая губы плотнее, я медленно заглатываю глубже, и Джеймс тихо смеется, говоря, что я действительно хорош. Хорош для секса. Он говорит это, и я отстраняюсь, царапая ногтями кожу, обтягивающую выступившую часть его тазовой кости. Прямо сейчас мне стыдно за то, что я одет. Мне стыдно за то, что я одет, и никто не видит, как мое тело умирает. Толстый слой ржавой пыли ложится на мои плечи, словно капли пенной росы на берегах травы, растущей в Биг Суре, и я больше не пригоден для того, чтобы существовать. Шероховатая рубцовая ткань и смутные воспоминания о десятках лет и о темных эпохах говорят мне - я был. Учащенное дыхание и пальцы Джеймса, тянущие за волосы, говорят мне – я есть. Я есть. Я был. Кто-то должен уничтожить все доказательства. Вы знали? В секретных службах Британии место фаворита всегда занимает Джеймс Бонд. - Раздвинь ноги, Джеймс. - Повтори, - просит он, и я шепчу, касаясь губами внутренней стороны его бедра. - Ноги. Шире. Прямо сейчас. Прошу тебя. Джеймс разводит колени, плотно обтянутые брючной тканью, и я, облизывая тонкую кожу у самого основания его члена, провожу языком к головке, снова расслабляя горло, заглатывая как можно глубже, ощущая, как болезненно шов разношенных джинсов сдерживает мой крепкий стояк. Я расстегиваю молнию и спускаю белье, лаская себя, грубо двигая кистью, ощущая теплые пальцы Бонда у своего виска – он крепко хватает мои волосы, и я готовлюсь открыть рот шире, но он не опускает мою голову вниз, а отстраняет, дает отдышаться. Его рука касается затылка, шеи, он снова заставляет меня посмотреть на него, и я слизываю соленую смазку с горячих губ, глядя в его глаза, улыбаюсь ему, ощущая боль в сведенных челюстях. И Джеймс не улыбается в ответ. Двигаясь осторожно, словно опасаясь моей реакции, он просит меня встать, и я подчиняюсь прежде, чем успеваю понять, что делаю. Джеймс усаживает меня к себе на колени, его член оказывается между моих разведенных ног, и ладонью он гладит мое горло, словно исцеляя, его кожа скользит по моей, вверх, ногтем он обводит линию нижней челюсти, подбородка, повторяет ее точь-в-точь, касаясь губами, точно по оставленному следу, его рот ловит мое нервное дыхание, пресекая истерику, успокаивая. Он легко прикусывает мой язык и застывает, сжимая пальцы на моем колене. Когда он отстраняется, я готов кончить просто от того, как он говорит: - Кто-то должен защищать тебя от себя. - Поручаю эту секретную миссию вам, мистер Бонд. - Если хочешь себя ненавидеть, делай это без меня. - Тогда помоги мне перестать. Сбрасывая рубашку и замирая, я говорю ему больше, чем нужно. Касаясь пальцами следов грубого секса и ненависти, я рассказываю ему о тайной стороне Сильвы, которую видели только мы втроем. Откровение второе: - Это его любовь к тебе, Джеймс, - глубокое рассечение на моих ребрах. Агент Сильва заберется еще ни в один мой кошмар. Целуя Джеймса, я вспомню его болезненные прикосновения и миндальный запах цианида еще ни один раз. Бонд сглаживает пальцами неровные ожоги от раскаленного воска, и я позволяю ему молча слушать меня, смотреть на меня. - Ты же видел записи с камер, – все эти перепады напряжения и подтеки воска, стынущего на ребрах. - Он сходит по тебе с ума. Каждый день одно и то же. Ты считал, сколько раз он назвал меня твоим именем? Но у тебя есть я, Джеймс. Я ведь есть, верно? Ему не нужно отвечать, что бы он ни сказал, я сцеловываю ответ с его губ, цепляясь за его плечи и вздрагиваю, когда его рука касается моего члена и смыкает вокруг тугое и сильное кольцо. - Да, Кью. Ты есть, - он заявляет права на меня и на мое тело. - Я рад, что мы это решили. - Я должен знать еще что-нибудь, Джеффри? Хочешь, чтобы я тебя любил, верно? Конечно же, мистер Бонд, будьте так добры. Конечно же, мистер Бонд, это все, о чем я мечтал. Тогда мы сможем знать - я есть. Тогда мы сможем декларировать – я есть. - Кью. Я хочу быть без имени, чтобы он перестал меня звать. Слишком неожиданно это стало всем. - Ты ведь хочешь? - я киваю, снова прижимаясь лбом к его плечу. - Тогда перестань вести себя, как текущая блядь, мой мальчик. Пора моногамии войти в моду. - Брюнетки? - Больше неактуальны. Прошлый сезон. Расскажи все, что чувствует Джеффри Бутройт. Расскажи все, что знаешь о Джеффри Бутройте. Расскажи все так, как не исповедовался ни один святой. Откровение третье: Я хочу знать, что ты надеваешь, уходя на вечерние прогулки, какой цвет приобретают твои волосы под отблесками света из окон лондонских домов, идти рядом вниз по улице, застегнув воротник пальто до самых губ, чтобы ты мог видеть, как я улыбаюсь, только по моим глазам, темным от вечернего неба и чтений в юности Бодлера; изучить науки, которые уже изучены тобой, попросить тебя обучить меня всем языкам, на которых ты говоришь, приветствовать по-французски, писать письма на латыни и тихо беседовать по-английски в комнатах с мягким светом ламп, закрытых кофейными абажурами, разрисованных птицами - ласточками с длинными хвостами. Терпеливо и жадно, как любопытный ребенок, позволять тебе учить меня, жестоко критиковать мой акцент, заставлять начинать все сначала. Я испытываю неотложную потребность узнать все, что ты сам хочешь о себе знать, чтобы ты - хочешь того или нет – стал честен со мной – тогда я мог бы чувствовать себя, как в самых спокойный снах: далеким от себя, но близким – к тебе. Все мои тайные желания так или иначе связаны с тобой, в любой из мыслей ты преследуешь меня. Я бы хотел услышать нас снова стонущими в Монмартре, цепляющимися за одежду друг друга и одержимыми прогулками по мосту из твоей реальности в мою, каждая из которых отличается, но связана чем-то между нами, вкоренившимся глубже, чем можно извести. Это значит – у меня есть шанс. Это значит – я буду.
[1] - Парижская зелень – еще одно название цианистого калия. [2] – Круги Эйлера - геометрическая схема, с помощью которой можно наглядно изобразить отношения между понятиями, к примеру, два пересекающихся круга означают объединение по какому-либо общему признаку, то есть, указывают на наличие связи между ними и общего предиката. [3] – Иезавель - жена израильского царя Ахава, известная своими похождениями настолько, что ее именем можно заменить слово «блудница».
Обладая высокими технологиями и способностью воспользоваться Google Earth, невозможно ответить на вопрос, где ты. Дистанция и отчуждение стали привычной составляющей человеческого общения, телеграфирование равнодушия вошло в моду.
«Милая, Я снова могу играть в гольф с друзьями. Мне больше не нужно беспокоиться о твоих платьях и подругах. И зачем только я думал о тебе каждую ночь?»
«Не имею ни малейшего понятия», - милая пишет в ответ.
«Я вспоминал твое лицо, и звезды сыпались прямо на меня. Ты была красивой, когда я смотрел. Но когда отворачивался, снова становилась уродливой, как всегда. Ничего этого я не замечал, пока любил тебя. Зачем все это время ты мне лгала?»
«Не знаю, о чем ты говоришь, дорогой» Она молчала, пока ей было до всего дело, и стала говорить только тогда, когда все потеряло свое значение.
"Где ты?", - хотя бы однажды человек, находящийся рядом, спрашивал это, словно всего в нескольких сантиметрах от него образовался город со своим почтовым индексом. Это происходит непроизвольно – формирование личных фортификаций для обороны прав и возможностей. Письма теряют своего адресата, когда он теряет сам себя. Он испытывает огромную потребность в одиночестве, даже если чувствует и ведет себя, словно влюблен, тогда как этого просто не может быть; грани между ним и воображением уничтожены, а стены оказываются настолько ничтожными, что никто не замечает, как начинается потоп, и Псевдо-Бостон падает туда, где Глазго, Вашингтон, Санта-Моника - в бездну мест, которые есть на карте, но больше нигде не существуют для тебя, как и люди, живущие там - они есть? - совсем другие.
На почтовых фотокарточках: "Добро пожаловать" в полароиды
- Ты же будешь постить фоточки на инсту, а то я тебя уже зафолловила? - КОНЕЧНО БУДУ, - соврал я, потому что пидр и весьма коварный.
Сегодня мне пришла посылочка из Филадельфии, о которой я уже успел и забыть, так вот, две недели на меня надвигался "Angst" Элен Сиксу. На первой странице в правом верхнем углу написано карандашиком:
"ezekiel end of gospels Mark Matthew"
то есть:
"иезакииль конец евангелия Марк Матвей"
Как я понял, тот, кто это написал, имел в виду Евангелие от Марка и от Матвея АМЕРИКАНСКИЕ СВИДЕТЕЛИ ИЕГОВЫ ИЩУТ НОВЫЕ ПУТИ ПОГОВОРИТЬ СО МНОЙ О БОГЕ Лука внимания писавшего не удостоился, ну да ладно, парень, у всех бывают плохие дни.
Ну а теперь, когда я наигрался в Шерлока, есть кое-что, что я хочу сказать по поводу всех самостоятельных, курсовой, и тех текстов, которые мне нужно написать:
(пусть все просто представят, что я постоянно в такси, постоянно, блять, не выбираюсь, очень долго еду к успеху, счетчик мотает миллионы долларов, а я рассказываю таксисту, почему дизельный двигатель намного экономнее обычного, пока по радио крутят "The Rolling Stones - God Gave Me Everything I Want") А еще я должен писать самостоятельную по "Реставрации обеда" одного чешского парня Иржи Грошека. Нет, серьезно? Они хотят, чтобы я писал самостоятельную по роману, в котором торговец из Помпей любовно перечисляет по имени искусственные фаллосы? Автор, конечно же, пилит сексистские шуточки, захлебывается в самоиронии, цитирует античные произведения, выплескивает неожиданные пассажи типа: "Йиржи Геллер не был транссексуалом. Как родился мужчиной, так и сошел с ума" и отсылается к модернистам с усиленным рвением. Констатация факта: чехи на гребне тотального постмодерного пиздеца, и я вместе с ними, вынужденный изничтожать свое чувство прекрасного, завещанное мне гедонистами. ВЫЗОВ ПРИНЯТ, ГРОШЕК, Я НАДЕЮСЬ, ТЫ ЧУВСТВУЕШЬ, КАК ГЛУБОКО Я ТЕБЯ АНАЛИЗИРУЮ.
Тебе кажется, что ты не одинок, но потом ты понимаешь, что тебе не с кем шутить шутки про Шопенгауэра.
В общем, я просто хотел заметить, что меньше, чем за двести страниц, он успел крайне презрительно отозваться о Гегеле столько раз, что я даже начал считать.
Представляю вам Артура Шопенгауэра, величайшего в истории хейтера философии Гегеля "...я советовал бы своим остроумным землякам, если им опять придет охота какого-нибудь дюжинного человека в течение 30 лет провозглашать великим гением, не выбирать себе любимца с такою физиономией трактирщика, какую имел Гегель, на лице которого самым разборчивым почерком было написано природою столь знакомое ей название "дюжинная голова"
"...жалкий шарлатан Гегель был поставлен наравне с Кантом и даже выше его"
"Во всей истории литературы древнего и нового времени не найдётся другого примера такой ложной славы, какая выпала на долю гегелевской философии. Нигде и никогда вполне скверное, осязательно-ложное, вздорное и даже, очевидно, бессмысленное и к тому же ещё в высшей степени омерзительное и тошнотворное по исполнению не прославлялось и не выдавалось с такой возмутительною наглостью и с таким упорным меднолобием за высочайшую мудрость и за самое величественное, что мир когда-либо видел,— как это случилось с этою сплошь и насквозь ничего не стоющею философией"
А потом я задумался над тем, как выглядела бы валентинка от Шопенгауэра, и решил, что примерно вот так:
я закрываю глаза, и ты словно отражаешься в зеркале радужки. оно кривое и твое тело - с шипами - в свитерах из овечьей шерсти с акцентами лазурного голубого выплескивается наружу, ты подставляешь ладони лодочкой и собираешь в них все бумажные корабли из тонкого русла где-то, зачем-то, с точностью секстанта на карте, отмеряющего морские мили желания видеть тебя. знать тебя. и никогда тебя не встречать.
Сначала я бы предпочел устраниться в свои личные апартаменты и предаться всем этим чувствам в тишине, ПОТОМУ ЧТО МНЕ ПОСВЯТИЛИ НЕЧТО НАСТОЛЬКО ПРЕКРАСНОЕ, ЧТО Я. ДАЖЕ. НЕ ЗНАЮ. КАК СРЕАГИРОВАТЬ, ЭТО, ЧЕРТ ПОБЕРИ, СЛОЖНО.
Should I cry aloud or laugh till people think I'm completely insane
I am a poet I am Just a poet The most pathetic and imprudent and reckless and of course I am poor and have no feelings of remorse for one who reads these lines. For you. Henry, come, look and read closer, I will give you a clue of how badly I want you to dive in my rhymes Each word giggles and rumbles and chimes Each time you taste them on the tip of your tongue Once the dot and the semicolon have even swung After you licked your fingertip And caressed with it the very sheet Henry, my poem does unfold as if the inky-paper buds when you scrape off it all of the dust and mould its lusty-typographic dripping turns to the floods in a microcosm of a one snow-white A4 piece taken from a Canary Wharf office by my caprice I am a poet I am As if from a novel - Consumptive. Vain. Lewd. Ungifted, dull and fickle It is not me, but my words who prick up their ears When you enter my studio and one of them hears how the door squeaks. So they pester me with requests to throw myself down and leave my poems as the bequests Henry, I do not want any of this They make me. They force me. They rape me and beg me and blackmail me I am a pawn in their dirty and childish game So when my rhymes will attack you, it's them you should blame I am a poet I am Lonely and only a poet Not a proper one Whose own words hold a gun Close to his temple While he comes undone and all the commas and exclamation marks trample on his typewriter. On their own. And the poet has already known that they have won
Отец хлопает меня по плечу и говорит, что передо мной открыты все горизонты, стоит только закончить начатое, а я готов вонзить кончик автоматической ручки себе в артерию, лишь бы не думать об этом. Ослеплен тысячами холодных огней великих перспектив, надвигающихся с неумолимостью каждого нового дня.
В одном человеке существует два главных представления о мире: то, что формирует и требует от него общество, и то, что создается самим человеком в процессе его взросления. Важно понимать себя, знать, где находишься, чувствовать себя в пространстве, твердо стоящим внутри модели общества и мира, так же как и важно понимать то, что собственные представления о мире могут и должны существовать. Непринятие во внимание общеустановленной концепции способствует искажению восприятия мира и самого себя как единого целого, и тогда взаимодействие с остальными становится сложным, а каждая попытка сопоставить свои собственные представления о том, как работает человечество - болезненной. Все сложнее и сложнее войти в общество, действующее по принципам, которые отличаются. Чем более уникально личное восприятие одного индивидуума, тем сильнее должен он развивать свою лабильность (гибкость), чтобы не чувствовать себя отчужденным и существовать в гармонии со средой, в которой он желает находиться. Ничего хорошего не случается с человеком, который сам не понимает, что с ним происходит.
Как создать легкий флер социопатии вокруг себя, не прибегая к насилию и громким напевам Вагнера в британском посольстве
Стою, подходит ко мне какой-то совсем неинтересный юноша: - Вы прекрасны. Вы, наверное, очень любите себя? - Нет. Я себя ненавижу. Юноша так растерялся, что я уже сам был готов подсказать ему, что ответить, но вежливо дождался, пока он пробормочет что-то и испарится. А ТЫ ЧТО ДУМАЛ, ЩЕНОК, Я С ТОБОЙ ШУТКИ БУДУ ШУТИТЬ ИЛИ В ТЕАТР ПОЗОВУ.
Название: Magritte Бета: [J]рэй солнце.[/J] Фэндом: Welcome to Night Vale Пейринг: Карлос/Сесил Рейтинг: R Жанры: romance, POV, postmodern Предупреждения: никто не застрахован от внезапного осознания смысла собственного существования. Размер: 2400~ Статус: завершен Описание: с сегодняшнего дня полиция преследует жителей за преступления против себя.
слушать дальшеПододвинув к себе стул, Сесил садится рядом, надевая наушники и настраивая еще один микрофон. Наши плечи и ноги почти соприкасаются. Два дюйма – это очень близко к Сесилу. Два дюйма - это почти что на коленях у его ног. Пословица дня: Если тебя нет со мной, тебя нет нигде. Каждый день он встает, приводит волосы в порядок, полощет рот мятной жидкостью и надевает приготовленную с вечера одежду. Он заставляет себя позавтракать. Если поцеловать Сесила в течении двух часов после душа, можно почувствовать запах его лосьона для бритья, которого не чувствую я, потому что мы с ним пользуемся одним на двоих. Мы спим в одной постели. Мы пахнем одинаково. Мы постепенно растворяемся в привычках друг друга, перенимаем манеру говорить, присваиваем тон, любимые слова, используем один и тот же жест, чтобы выразить заботу или поправить воротник. Если кто-нибудь из нас решит исчезнуть из жизни другого и жить своей жизнью, это начнет преследовать всюду. Карлос, щелкающий пальцами в попытке уловить ускользающую мысль - как это делает Сесил. Сесил, понижающий голос, когда кто-то рядом читает - как это делает Карлос. Моя любовь к Сесилу выходит далеко за пределы моего тела. Это история, которую невозможно рассказать. Мы знаем, что должны представить доказательства всего происходящего. Телепатический центр покажет вам несколько фотографий. Пожалуйста, не отпирайте Чертоги Разума незнакомцам – некоторые из них отказываются уходить. Также известны случаи, когда они входили и терялись внутри. Чужое сознание – не самое безопасное место для экскурсий.
[Телепатический центр передает срочное сообщение:]
03:38 pm
Сесил налаживает поливную систему на заднем дворе. Вода брызгает в лицо и на одежду, рубашка промокла насквозь, кроссовки скользят по желто-зеленой траве. Соседские дети забрасывают красный мяч в камелии, примяв их к земле. Я стою за его спиной и хочу спросить, сколько раз он сходил с ума в летние декады, когда я смотрел на него и на его лодыжки так, словно все это принадлежит только мне и никому другому. Сколько раз благодарил меня за то, что я был благодарен за его жизнь. Все мои незаданные вопросы предсказуемо остаются без ответа. Он встает, чтобы бросить мяч обратно за забор, выкрашенный в белый. Проглоченный камелиями и скрытый за детским смехом, Сесил молчит.
[Телепатический центр передает срочное сообщение:]
04:20 pm
Чувство, когда Сесил застегивает на вас рубашку - бо-жес-тве-н-но, - когда он стоит напротив, смотрит перед собой, и пальцы приводят в порядок пуговицы на вороте и на рукавах, держат запястья.
[Телепатический центр передает срочное сообщение:]
04:22 pm
Невозможно удержаться от превращения в чудовище, просто нельзя устоять перед тем, чтобы наклониться и горячо дышать на твои губы, дразнить, улыбаясь, не целуя, но соприкасаясь, и думать о том, о чем же ты думаешь, ловить твои мысли, которые вращаются по центрической системе, осью которой являюсь я, ведь я так близко, я все, что есть с тобой в этот момент, и так будет до тех пор, пока я тебя не отпущу, до тех пор, пока я этого хочу.
[Телепатический центр передает срочное сообщение:]
00:00 am
[изображение] Маргаритки в стакане на перекрестке возле проспекта Гиацинт и улицы Святого Патрика. Мы не знаем, как это попало сюда. Должно быть, Светящееся Облако создает помехи.
[Телепатический центр передает срочное сообщение:]
04:52 pm
Я все еще думаю, как завоевать Сесила, не используя свою внешность.
[Телепатический центр передает срочное сообщение:]
04:57 pm
Я больше люблю целовать, чем быть целованным, я люблю целовать руки, целовать шею, накручивать на ладонь прядь волос и целовать и ее тоже. И когда я целуюсь в губы, я кусаю губы Сесила, пока он не укусит в ответ.
[Телепатический центр передает срочное сообщение:]
05:00 pm
Я не очень хорош в управлении собой. Мной нужно управлять. Мой язык горячий, как Палестина под выжигающим солнцем, если хотите знать.
[Телепатический центр передает срочное сообщение:]
ХХ:ХХ [время не установлено]
Он владеет мной. Он управляет мной.
[Телепатический центр передает срочное сообщение:]
ХХ:ХХ [время не установлено]
Он очаровал меня. Он парализовал меня. Он оккупировал меня.
[Телепатический центр передает срочное сообщение:]
05:12 pm
Сесил ставит ему высший балл по шкале успешности флирта, но оставляет на внеклассные занятия, чтобы отрепетировать французские поцелуи еще раз. Прижимаясь губами к бедру Карлоса, он стягивает с него белье и прихватывает зубами кожу рядом с коленкой. Поднявшись на локтях, он ласкается щекой о косые мышцы живота и обводит языком контур пупка, оставив ладони на горячих боках, сжимая натянутую кожу пальцами.
[Телепатический центр вынужден прервать трансляцию в связи с законом о защите общества от информации, содержащей жестокость или сведения о чужой личной жизни. Определенно, Светящееся Облако снова вторглось на канал. Наши эксперты уже работают над решением этой проблемы. Пока что решение равняется шестидесяти двум и явно является ошибочным.]
Микрофон настроен, и Сесил придвигается ближе, он вдыхает запах Карлоса, прикасается к его коже, обхватив пальцами шею сзади, собирает тяжелые волосы на затылке в кулак, запрокидывая его голову. - Давай, - шепчет Сесил так, чтобы его слышал весь Найт Вейл. - Не останавливайся. Они смотрят друг на друга, и радиоволна транслирует паузу их всепоглощающего взаимодоверия. Сесил мягко прикасается губами к уголку его рта. Он кладет ладонь на спину Карлоса, ведет ею вниз по позвонкам, опустившись до ямочек на пояснице. Давит на них кончиками пальцев. Линия плеч Карлоса идет мелкой рябью, шея клонится вниз и слышно, как он выдыхает, опираясь руками о стол. - Что я должен сказать? - Только то, что ты хочешь. Каждый день Сесил встает, завтракает, приводит волосы в порядок, полощет рот мятной жидкостью и надевает приготовленную с вечера одежду. Каждый день подкаст отнимает его. Огромное Светящееся Облако клубится в груди Карлоса, и он открывает рот, чтобы выпустить его властный голос: - Доброе утро, Найт Вейл. С большим прискорбием я должен сообщить, что сегодня Сесил не сможет выйти в эфир. По официальным данным - в документах, в заключениях судмедэкспертизы, - Сесил не сможет выйти в эфир больше никогда. Начиная с сегодняшнего дня Сесил – это и есть эфир. И Карлос полностью им поглощен. Голос цепляется за провода: слушая его, люди в метро смотрят прямо перед собой, пытаясь поверить в то, что произошло. На любой из станций они могут сойти с ума и вернуться к себе домой. Когда все подкручивают звук, вслушиваются в подкаст, зовут своих близких, становится слишком поздно для рассвета. Тормоза низких хэтчбеков и семейных пикапов отказывают, на дорогах остается жженный запах раскаленной резины – кто-то должен вызвать службу по спасению душ в этом чертовом городке, но никто не может принять действительность. Сквозь растянутые по всему городу радиоволны метро медленно заполняют подземные воды беспокойства, и сухие тоннели со стертой в пыль каменной крошкой на рельсах рушатся-рушатся-рушатся-рушатся. Далеко в полях, истощенных зерновыми культурами, в центре соцветий зверобоя и дикого мака – радиовышки падают, тенью указывая последний час, минуту и секунду их падения, словно солнечные часы в каменном саду.
Время падения Найт Вейла: 06:45.
Голос Карлоса становится зловещим, и прежде чем облако прикажет преклониться перед ними, он говорит: - Та ночь должна было закончиться обычным утром, обычным душем на двоих и обсуждением планов на период немного дольше, чем жизнь. Все должно было случиться так, как случалось всегда, пока однажды кто-то из них не спросил: что же ты собираешь делать? Молчать всю свою жизнь? Оказывается, если ответ на этот вопрос – нет, органы секретных законов могут начать преследовать тебя и всех твоих близких. Они пришли, когда Сесил спал, чтобы заставить его замолчать. Они хотели оставить его тело остывать на простыне, чтобы никто не знал правды. Правды о нем и о Карлосе. О том, что происходит в мире слепоглухонемых людей, в городе, где целые кварталы пропадают и больше не возвращаются. Слушая воскресший подкаст, они уже заряжают пистолет. Министерство по охране страшных тайн готово пойти на все, чтобы избежать информационной революции. Сесил говорил слишком много, и правда стала смертельной на его губах. Он умер мгновенно. Так, по их мнению, должно было быть. Это официальная версия, предоставленная тайной полицией. - Он мертв. Повторяю: он мертв. Пока что нам не удается связаться с ним по ту сторону, но мы не теряем надежд. Если ты слышишь меня, Сесил – ты в безопасности. Высокие тени никогда тебя не найдут, - заявляет шериф, и правосудие остается прикованным к его стороне.
Мы не вполне уверены в том, что только что произошло. Но, похоже, Светящееся Облако переместилось на юг, и мы наконец-то можем возобновить трансляцию. К нам поступает все больше и больше писем от тех, кто живет с болезнью современного века – повышенной социальной активностью. Страдающие от популярности и успеха в общении люди просят войти в их положение. Они устали от всеобщего внимания. Пожалуйста, будьте тактичны. Если вы любите кого-то, не заставляйте его чувствовать себя жертвой. Также, если вы любите кого-то, перестаньте ощущать себя жертвой. Недавние исследования Научного Центра экспериментальным способом доказали, что в любви нет жертв. Скажите это тем, кого вы любите. Поцелуйте их или возьмите за руку. Научный центр сообщает, что это улучшает цвет кожи и способствует поднятию настроения.
Один из наших постоянных слушателей заявляет: если вы полностью одержимы непреодолимой идеей заполучить человека, но не знаете, для чего, срочно проверьте исправность вашей машины желаний. Если же машина желаний вышла из строя, ни в коем случае не пытайтесь починить ее самостоятельно. Обратитесь к специалисту. В некоторых случаях ремонт может занять всю жизнь. Но оно того стоит. Позвоните нам сейчас, и вы получите скидку, один сеанс всего за двадцать долларов в час. Наш номер вы сможете найти на любой красной термочашке марки корпорации Starbucks. Напоминаем: для глубокой рефлексии следует использовать скальпель. Мы с Карлосом прочли это письмо дважды. Очень внимательно. Нам было просто необходимо убедиться в том, что с нами все в порядке.
[Телепатический центр передает срочное сообщение:]
06:54 am
Бегущая строка объявлений в метро и на городских билбордах:
С сегодняшнего дня полиция преследует жителей за преступления против себя.
В глазах Сесила Карлос настолько красив, что секретная полиция уже объявила его в розыск за это дерзкое преступление. Карлос очаровывает людей и заставляет их сходить с ума. Сесил тоже лишился рассудка. За четыре секунды до начала трансляции он поправляет микрофон и говорит: - Я делаю официальное заявление: Карлос – серийный убийца, - время вышло, подкаст в эфире. - Доброе утро, Найт Вейл. Они оба уже записаны в строку «под подозрением».
[Телепатический центр передает срочное сообщение:]
ХХ:ХХ [время не установлено]
Фотография № 5
Учебный год закончился, и девятнадцатилетняя Сильвия - первая студентка курса – возвращается домой на все лето. В этом году она решает принять участие в творческом конкурсе и отправляет лучшую из своих работ. Никто, кроме нее, победить, конечно же, не может. Закрывшись в ванной, Сильвия вспарывает лезвием бедро. Рассказ оказывается не так хорош.
[Телепатический центр передает срочное сообщение:]
07:01
Фотография № #
Ртуть внутри прозрачной реторты. Место: Исследовательская Лаборатория Научного Центра Найт Вейла. Объект исследования: почерк Сесила и список покупок на развороте журнала с данными поточного эксперимента. Непроизвольные реакции: • Выброс эндорфинов, провоцирующий вспышку радости. • Желание обнять Сесила со спины и спросить, зачем ему понадобились четыре глиняных горшка и красный мяч.
[Телепатический центр передает срочное сообщение:]
ХХ:ХХ [время не установлено]
Фотография № 6
Девочка в деревянной лодке улыбается во весь свой рот в 1994-ом. Отец неуклюже прикрыл пальцем объектив. Он фиксирует двести девятый день сорок четвертого лета.
[Телепатический центр передает срочное сообщение:]
ХХ:ХХ [время не установлено]
Фотография № 2
Женщина с нитью жемчуга, обернутой вокруг шеи. В ее руках крохотный вентилятор, и она держит его, направив себе в лицо. Винт не двигается. Не только на фото. Он действительно не двигается - не шевелится ни одна из прядей ее завитых волос. Это обложка книги, которую я люблю. Лу говорит - она нечто.
[Телепатический центр передает срочное сообщение:]
ХХ:ХХ [время не установлено]
Фотография № 3 […] Весь прогресс и вся культура человечества покоятся исключительно на гениальности и энергии личностей, а ни в коем случае не являются продуктом «большинства» […], стр. 345, первая строка снизу
Страница из «Mein Kampf». Ничего необычного. Фашизм.
[Телепатический центр передает срочное сообщение:]
ХХ:ХХ [время не установлено]
Фотография № 89
Скрытая боль в фалангах пальцев, держащих за концы темную тяжелую шаль. Ничего не видно. Телепатический центр снова ошибся когнитивным каналом.
Кто-то из слушателей подкаста ежедневно угрожает Карлосу, утверждая, будто знает три способа убить его, избежав подозрений тайной полиции: • Любовь к Карлосу. • Незаметные яды. • Любовь Карлоса к нему. Ходят слухи, что этот сумасшедший - Сесил Болдуин. Приходится быть очень осторожным, чтобы никто не догадался, что ты не в своем уме. Жители слушают, затаив дыхание. Они внимают шепоту.
Если бы Найт Вейл шептал мне что-то, я бы смог довериться ему, даже если это что-то звучит как «Убей, Сесил, убей его». Но только в том случае, если бы сам хотел того же. Вы понимаете? Человечество – это один огромный организм, состоящий из множества отдельных умов, и когда кто-то один исчезает из чужих воспоминаний, кажется, словно что-то случилось, хотя на первый взгляд ничего особенного не происходит. Сегодня я должен сообщить вам, что ваша жизнь основана на вымышленных событиях. Ваши дети – это ложь. Ваши жены – это обман. Ни в коем случае не говорите им об этом. Где-то в глубине души они сами это знают.
Пословица дня: никто не застрахован от внезапного осознания смысла собственного существования, который не всегда оказывается тем, к чему ты готовил себя.
[Телепатический центр передает срочное сообщение:]
ХХ:ХХ [время не установлено]
Из словаря определений Сесила Болдуина: Возраст сущ. Память, вставшая поперек горла, костяк юности, излившийся в позвоночник. Человечество сущ. Один огромный организм, состоящий из множества отдельных умов. Сесил сущ. [см. значение слова: Карлос] Жизнь сущ. Указатель Смерти. Научный центр утверждает, что расстояние к Смерти в среднем от 50 до 70 лет. Симптомы: седина, хрупкость костей, повышенная брюзгливость, одино… [полный список см. в медицинском словаре Карлоса] Если вы заметили нечто подобное, сообщите нам, и… Господи, пожалуйста, оставайтесь с нами. Не. Ходите. Туда.
[Телепатический центр передает срочное сообщение:]
ХХ:ХХ [время не установлено]
Я целую его плечо, прижимаюсь губами к шее и поддеваю языком темную прядь волос Карлоса.
[Телепатический центр передает срочное сообщение:]
ХХ:ХХ [время не установлено]
Давай вместе вкоренимся в жизнь, словно мы на нее способны. Давай вдохнем и проживем свои годы свободно. Разве это – не то, что должен уметь кто угодно?
[Телепатический центр передает срочное сообщение:]
ХХ:ХХ [время не установлено]
В одну из суббот мы растворимся в море, слышишь, оно зовет, читая Каммингса, оно пахнет травами с чердака, высохшими ловцами снов с совиными перьями и растущими за окном океанами; пахнет лавандой в карманах, где устал хранить ключи и деньги с листьями сухих соцветий, росших в горах, низко сбегающих в воду. Глядя на взрослых, мы будем видеть детей, не наигравшихся в своем обособленном прошлом, не знаю, что и случится, когда этот день настанет. Может, море примет тебя, а может быть - нет, и сидеть тогда на берегу, седеть, вплетая века в крапивную нить бесконечно, спустив один конец в воду, а второй привязав к руке, вдыхая спокойствие. И чего там только не заметишь, в эпицентре убийственно тихого шторма, прибившего к берегу потоп. Вымытые добела корни исполинских деревьев, торчащие из впадин размером с китовую глубину под простыней нескольких лье, в окружении птиц, собравшихся на обломках крыш, пока вокруг сплавляются чьи-то башмаки, яблоки, пара ржавых машин - с владельцами или без - и пустые бутылки из чужих домов, с морской водой внутри, выдержанной в винных погребах, влившейся в поток, если так это можно назвать.
Заболел, лежу под своим любимым синим одеялком, агонизирую, строю планы на будущее. Заходит отец, похлопал по щеке, говорит: - Генрих, мой мальчик. И выходит. Сначала я ничего не понял, но когда он сделал так еще несколько раз, а затем потрогал мою руку и констатировал "Еще теплый", я уловил мысль.
~ххх~
Бейб подарила мне собрание сочинений По, коллекционное издание Вордсвортской библиотеки в оригинале, и оно такое чудесное, что я готов подтвердить все слухи и вступить в глубокую эмоциональную связь с книгой.
Edgar Allan Poe
Imitation
A dark unfathomed tide Of interminable pride - A mystery, and a dream, Should my early life seem; ~xxx~I say that dream was fraught With a wild and waking thought Of beings that have been, Which my spirit hath not seen, Had I let them pass me by, With a dreaming eye! Let none of earth inherit That vision of my spirit; Those thoughts I would control, As a spell upon his soul: For that bright hope at last And that light time have past, And my worldly rest hath gone With a sigh as it passed on: I care not though it perish With a thought I then did cherish
xxxI am speaking to you, you do not want the lie of perfection, you want real, you want movement, you want poetry, you want sex. I am offering an alternative. I am incorrect, awkward and variable. I am what you want me to be.
I am here to love you when you hate yourself.
You need me.
I am X.
xxxMy Northern heart weighs like a stone And the burning sadness has become my home The tortured world wants me to hate But there's the world inside Where my love can bury my rage
Every second I disappear I feel my senses dying In the mountain stillness I hear Hollywood coyotes crying
Sorrow, you are my light Everything my heart desires Show me your beautiful anger Sorrow, keeping me sane You turn my nights into days I love your beautiful anger
When I'm tempted to give up And the winter's drowning me with memories and loss I leave my hungry mind outside ‘Cause there's a beauty inside And sorrow is fueling my fire
Every time that I feel My empire beneath my feet Crumbling – anger – crumbling